Городецкий промысел прялочных донец – самобытное и яркое явление в русской народной художественной культуре XIX – начала XX века. Он стал прародителем знаменитой городецкой росписи.

Несмотря на локальный характер распространения, оригинальность и выразительность художественной системы донец из Городца принесли им широкую известность. Уже с конца XIX века их начали собирать коллекционеры, сначала идейные, а со второй половины XX века – и частные.

Сегодня многие предметы, обыденные в прошлом, канули в Лету, и их предназначение не всегда нам понятно. Нарядное городецкое донце – это не что иное, как нижняя часть прялки, на которую садилась женщина во время работы.

Обычай украшать прялки был распространен повсеместно. Прялка, играя важную роль в жизни женщины, не была просто инструментом для прядения нитей. Она являлась полноправной участницей многих крестьянских обрядов, особенно свадебного. Прялка – непременный элемент приданого, ее дарили жене, невесте, дочери.

В отличие от общепринятой практики украшения верхней части прялки, в Поволжье с особым старанием декорировали именно донца. Городецкое донце становилось предметом гордости владелицы, украшая крестьянский дом после работы, подобно лубку.

Самобытность промысла проявлялась не только в объекте украшения. Заволжские мастера чутко улавливали новые веяния. Художественная система Городца отличалась подвижностью: за время существования промысла менялись техники украшения (от резьбы с инкрустацией до росписи), появлялись новые сюжеты и мотивы, а старые наполнялись новым смыслом.

Использование инкрустации темным море́ным дубом – редкий прием в русском народном искусстве, примененный именно в Городце. В отличие от других регионов, здесь донца украшались сюжетными композициями, дополненными орнаментом.

С конца XIX века особую роль на промысле играет индивидуальность мастеров, каждый из которых обладал неповторимым авторским стилем.

Городецкое донце – это закругленная с одного конца доска длиной около 70 см, шириной 25-40 см. Сверху она имеет возвышение – «копыл» или «копылок» – с отверстием для крепления гребня, используемого в процессе прядения.

Название промысла происходит от села Городец Нижегородской губернии, через которое шла торговля донцами. Распространялись они среди крестьян Нижегородской, Костромской, Ярославской и Владимирской губерний.

Само производство было сосредоточено в нескольких селениях на правом берегу реки Узолы, в 10 км от Городца. Это деревни Хлебаиха, Курцево, Косково, Букино, Савино и другие.

Исследователи полагают, что производство донец стало промыслом в конце XVIII века. Однако точный вид первых изделий, а также использование инкрустации в конце XVIII – начале XIX века, остаются неизвестными. Дошедшие до наших дней донца датируются не ранее второго десятилетия XIX века.

Согласно местному преданию, до появления промысла донец крестьяне делали их для себя, украшая "геометрической выемчатой резьбой". Археологические находки, такие как валек и трепало, найденные в деревне Савино, подтверждают, что такая резьба была известна в этих краях.

Использование скобчатой резьбы, а также мотив ветви в узоре трепала, сходный с мотивами инкрустированных донец, говорят о том, что оно было создано местными мастерами.

В Сергиево-Посадском музее-заповеднике хранятся донца из Поволжья с узором из солярных знаков, выполненных трехгранно-выемчатой резьбой. По своим характеристикам они схожи с городецкими, что позволяет предположить, что на начальном этапе городецкие донца украшались именно таким образом.

Таким образом, можно сделать вывод, что городецкая роспись донец прошла путь от простой геометрической резьбы до сложных сюжетных композиций, став уникальным явлением в русском народном искусстве.

Загадкой остается и имя мастера, первым начавшего украшать донца инкрустацией из мореного дуба. Этот ценный материал добывался в реке Узола. Под влиянием воды дуб приобретал красивый серовато-черный цвет и становился чрезвычайно твердым, что значительно усложняло работу.

Первые инкрустированные донца, вероятнее всего, были украшены довольно просто. В музейных коллекциях встречаются экземпляры с узором "дикуша" – трапецией, заполненной резной сеткой и дополненной контурной и скобчатой резьбой, а также "мушками" из дубовых гвоздиков.

Инкрустация на таких донцах обычно украшала головку, где изображались конь и птица. На "копыле" с одной стороны располагалась традиционная птица с пышным хвостом, а с другой – ромб из дуба, вписанный в резной овал и украшенный дубовыми гвоздиками.

Предположительно, это один из вариантов древнего орнамента, восходящего к культуре древних славян. Б.А. Рыбаков интерпретировал его как символ засеянного поля, связывая с магией плодородия. В широком смысле это символ плодородия земли, женщины, семьи. Учитывая, что донце часто было свадебным подарком или частью приданого, использование такого орнаментального мотива было вполне логичным.

Таким образом, инкрустация донец не только обогатила их декор, но и привнесла глубокий сакральный смысл, сделав их не просто предметом быта, но и символом плодородия и благополучия.

На некоторых донцах ромб и птица встречаются не только на головке, но и на плоскости доски. До наших дней сохранилось очень мало таких работ, как и донец с трапецией. Будучи наиболее простыми, они в свое время не привлекали внимания коллекционеров. Лишь в редких исследованиях они упоминаются и датируются концом XVIII века.

Согласно сведениям, собранным нижегородским краеведом Д.В. Прокопьевым в 1930-е годы, такие донца производились до середины XIX века. Система их декорирования могла оставаться неизменной, поэтому отнести их к более раннему периоду можно только по характеру декоративного убранства. Датировать каждое конкретное донце можно лишь в широком диапазоне: конец XVIII – первая половина XIX века.

Постепенно инкрустация из небольших вставок мореного дуба распространилась по всей поверхности, и мастера перешли к созданию сюжетных композиций. Из-за сложности техники инкрустации и промыслового характера работы, таких сюжетов было немного.

Наибольшей популярностью пользовались три темы: изображение кареты, всадника и сцена с двумя всадниками по обе стороны дерева, с вершины которого взлетает птица.

Последний сюжет, встречающийся чаще других, имеет древнюю языческую основу. Он представляет собой сцену поклонения Великой Богине. М.П. Званцев, анализируя свадебный фольклор, убедительно доказал, что эта древняя композиция постепенно трансформировалась и стала восприниматься как изображение символической охоты жениха и его дружки на невесту-лебедь.

На головке одного из донец с таким сюжетом вырезана дата – 1854 год.

Таким образом, инкрустация не только обогатила декор донец, но и привнесла в него глубокий сакральный смысл, превратив их из простого предмета быта в символ плодородия, благополучия и связи с древними традициями.

Хотя донец с датировками сохранилось очень мало (донце 1854 года – один из самых ранних примеров), они представляют особую ценность для определения времени создания других изделий.

Данный экземпляр позволяет сделать несколько интересных наблюдений. К примеру, один из всадников изображен в каске с султаном из черного конского волоса. Такие головные уборы были введены в некоторых полках русской армии только в 1844 году, что говорит о том, что реальные события и образы находили отражение даже в традиционных сюжетах на донцах.

С точки зрения конструкции, на данном донце видна линия соединения доски и головки, в то время как донца с простыми орнаментальными композициями вырезались из цельного куска дерева.

В 1950-е годы, изучая историю городецкого промысла, В.И. Аверина писала, что донца с "приставными копылками" начали делать в 1880-е годы. Однако донце 1854 года доказывает, что новый способ изготовления, при котором доска и "копыл" вырезались отдельно, получил распространение значительно раньше, еще в 1850-е годы. Эта особенность может служить весомым аргументом при датировке других донец.

Таким образом, изучение датированных экземпляров, таких как донце 1854 года, позволяет нам не только узнать больше о хронологии развития городецкой росписи, но и сделать выводы о влиянии реальных событий и модных тенденций на традиционные сюжеты.

Помимо датировки, донце 1854 года представляет интерес с точки зрения атрибуции. Анализ деталей изображения, таких как каска всадника, а также конструктивные особенности, такие как "приставной копылок", помогают определить принадлежность донца к определенному периоду и мастеру.

Изучение таких деталей и сравнительный анализ с другими донцами позволяет атрибутировать их, то есть определить время и место создания, а также возможного автора. Это важный аспект искусствоведческой работы, который помогает нам лучше понять историю и развитие городецкой росписи.

Анализ изображений на донцах позволяет отнести их к первой половине XIX века. Это подтверждается типами головных уборов - киверами и треуголками, которые были введены в 1806-1807 годах.

Сравнение донец показывает, что донце с одним всадником более архаично. Всадник окружен солярными знаками, его фигурка проста, статична и угловата, выполнена почти одними прямыми линиями. Корпус коня массивен, а тонкие ноги, переплетаясь со стилизованными листьями, придают ему условность. Это создает образ-символ.

На другом донце традиционная для Городца сцена предстояния у священного древа трансформирована в сцену встречи двух военачальников. Дерево же исчезает. Мастер прекрасно передает движение: всадники скачут, солдаты маршируют, их профильные изображения четко читаются. Линии инкрустации более мягкие, круглящиеся, лица всадников хорошо проработаны. Все это говорит о том, что донце с двумя всадниками более позднее.

Большая часть инкрустированных донец из музейных и частных собраний относится к середине XIX века. Это можно определить даже по одному формальному признаку - приклеенной головке донца. Однако, для точной атрибуции необходимо учитывать комплекс других особенностей, таких как стилистика изображений, костюмы персонажей и т.д.

В развитии декоративного стиля донец можно увидеть две противоречивые тенденции. С одной стороны, наблюдается стремление к реалистичности изображения, а с другой - к его декоративности.

Например, на донце 1854 года вместо лебедя с дерева слетают две птицы, похожие на глухарей, а у подножия дерева распустились ромашки. На донцах появляются изображения собак, домашних птиц, пеших мужчин с различными предметами в руках. Резные орнаментальные мотивы становятся более конкретными, напоминая ромашки или колокольчики.

С другой стороны, на некоторых донцах середины XIX века стремление к эффектности приводит к трансформации традиционного сюжета в чисто орнаментальный мотив. Он размещается в круге в центре донца. Образы становятся более изящными, фигурки птиц и собак вырезаны рельефно, углубляясь в плоскость доски.

На одном из редких городецких донец того времени мы видим коня, окруженного стилизованными цветами и листьями. Это единственный образец, где нет ни росписи, ни инкрустации - только резьба на головке и поверхности доски.

Существует устное свидетельство старейшего городецкого мастера Ивана Александровича Сундукова, записанное в 1950-е годы. Он рассказывал, что его дед, Федор Афанасьевич Сундуков, делал резные прялки без инкрустации мореным дубом.

Исходя из этого, можно предположить, что автором данного донца является именно Федор Афанасьевич Сундуков.

В середине XIX века мастера искали более простой, быстрый и эффектный способ украшения донец. Один из путей, предложенный Ф.А. Сундуковым - резьба без инкрустации - не нашел последователей.

Другим направлением стало использование яркой контрастной окраски. Это постепенно привело к отказу от резьбы с инкрустацией и переходу к росписи.

Подцвечивать донца начали, вероятнее всего, уже на начальном этапе развития промысла. Об этом свидетельствуют следы краски на многих инкрустированных донцах.

Для подкраски использовали соки растений, отвар луковой шелухи. Такие краски не были прочными и быстро стирались.

В середине XIX века стали использовать более яркие и эффектные минеральные краски. Цветовому решению стали придавать большее значение: окрашивали не только детали, но и фоны, добавляли элементы росписи.

Важно отметить, что в таких донцах использовали олифу, которая надежно предохраняла краски.

Среди мастеров городецкой росписи особо выделялись братья Антон и Лазарь Мельниковы из деревни Хлебаиха. В музеях и частных коллекциях можно найти восемь подписных донец, созданных их руками.

Антон Мельников занимает особое место в истории промысла. Он первым полностью перешел на роспись, привнес новые сюжеты и мотивы (чаепития, цветы, розаны) и, что самое важное, обратился к традициям древнерусской живописи, используя ее технику.

Самая ранняя из его подписных работ – донце 1860 года. Надпись "Деревни Хлебаиха мастерь Антонъ Васильевъ 1860" долгое время оставалась незамеченной под потемневшей олифой.

В верхней части донца Антон Мельников изобразил традиционного для Городца всадника, но вместо сабли в его руке – обычная плеть. Рядом с ним – двое мужчин, один с ружьем, другой с балалайкой. Вокруг них летают птицы, прыгают собаки. При изображении лиц мастер впервые на промысле использовал белила: тонкими линиями он вывел брови, нос, удлиненной формы глаза, красным пятнышком обозначил рот и даже нарисовал усы всаднику.

На донце 1860 года уже нет ни инкрустации, ни глубокой резьбы. Мастер, словно не решаясь полностью отказаться от резца, прорезал контуры рисунка тонкой линией, а затем раскрасил его.

Эта работа – один из первых примеров использования росписи городецкими мастерами. Донца Антона Мельникова 1869 и 1871 годов уже полностью расписные.

Работы с подписями Лазаря Мельникова также говорят о его таланте. В отличие от Антона, который постоянно экспериментировал, Лазарь доводил до совершенства уже найденные приемы и композиции. Примером служит донце без подписи, но стилистически близкое к его подписным работам. Композиция повторяет другие изображения мастера, но в нижней части, в раме из квадратов, он поместил красную розу, написанную без помощи резца или карандаша. Свободные мазки, наложенные один на другой, создают форму цветка. В рисунке чувствуется робость и наивность, но ведь мастер осваивал новую технику.

Стиль росписи складывался постепенно, в течение нескольких десятилетий, сочетая традиции резных и инкрустированных донец, иконописи и кистевых народных росписей.

Благодаря детальному изучению формирования стиля городецкой росписи, стало возможным более точно датировать расписные донца. Однако, связать работы с конкретными мастерами сложнее, так как подписных донец сохранилось мало.

Примерно к 70-м годам XIX века можно отнести донце с изображением всадников в верхней и нижней частях. В этой работе прослеживается связь с традициями резного донца, а также влияние иконописи.

Среди мастеров 1880-х годов выделяется Гавриил Поляков. Он украшал донца только росписью, и его работы отличает яркий авторский стиль. На одном из донец 1881 года он изобразил сцену чаепития, а внизу – сражение под Ординополем. Поляков был мастером батальных сцен, для которых он брал вдохновение из лубочных картинок.

Этот художник обладал декоративным стилем, его работы красивы по цвету и ритмически организованы. В его манере преобладает графическое начало: каждое цветовое пятно обведено линией, нет крупных живописных мазков. Помимо донец, Поляков расписывал сундучки, пороховницы и другие предметы.

Конец 80-х – 90-е годы XIX века – период расцвета городецкой росписи. Примером служат два донца с изображением всадников и цветов. Они схожи по форме, размеру, композиции, колориту и манере письма.

Скорее всего, эти работы принадлежат одному мастеру, имя которого, к сожалению, неизвестно. Архивные документы датируют их первой половиной 1890-х годов.

Существует предположение, что автором может быть Василий Карпович Смирнов. Однако, его авторство не подтверждено, так как он не подписывал свои работы.

К началу XX века городецкие мастера уже имели свой неповторимый стиль. Высокое качество работ объяснялось не только талантом, но и многократным повторением одних и тех же сюжетов.

В это время на промысле работали такие мастера, как Федор Краснояров, Игнатий и Василий Лебедевы, Игнатий Мазин. Появились семейные мастерские.

Большое влияние приобрела мастерская Сундуковых из деревни Курцево, которая выпускала до 4000 донец в год.