Из двадцати трех митр, сохранившихся в ризнице Троице-Сергиевой Лавры к началу XX века, семь относились к древним временам, а остальные — к XIX веку. Эти митры отличались богатым украшением: они были расшиты жемчугом, усыпаны драгоценными камнями и бриллиантами. Менее богато украшенные митры, предназначенные для повседневных богослужений, хранились в «дополнительной ризнице».

Термин "митра" появился в документах Лавры довольно поздно и был впервые зафиксирован лишь в 1822 году. Поэтому для XIX века слово "митра" уместно, но головные уборы архимандритов XVI-XVIII веков правильнее называть "шапками", как это было принято тогда. В документах 1820-х годов использовались оба термина — "шапка" и "митра", но затем слово "шапка" исчезло.

Название и форма богослужебного головного убора тесно связаны между собой. До реформ Никона в середине XVII века шапка имела высокую цилиндрическую тулью и плоское широкое донышко (илл. 1). Обычно она была оторочена мехом, чаще горностаем, что приравнивало ее по значению к царским головным уборам. Большинство шапок были украшены золотыми и серебряными нитями или дробницами с изображением Деисуса на тулье, Троицы или Богоматери Знамение на донышке, а также вкладной надписью на венце. Шапки такого типа часто изображались на иконах. Эта форма до сих пор сохраняется в старообрядческой среде.

Каждой детали богослужебных одеяний придавалось особое значение, которое имело символическое толкование. Головной убор главы русской церкви в литературных источниках сравнивался с венцом Христа. «Архидиакон глаголет: да возрадуется душа твоя, о Господе: облача бо тя в ризу гасения и одеждою веселия одея тя, яко жениху возложи ти венец и яко невесту украси тя красотою». В современной богословской литературе митра трактуется как «терновый венец, который был возложен на голову страждущего Спасителя».

Реформы Никона, ориентированные на византийские традиции, изменили форму патриаршей шапки (илл. 2). Поскольку главой византийской церкви являлся император, его головной убор (венец, корона) был взят за основу. Изображения русских венцов можно увидеть на иконах XVII века, например, на иконе «Великий Архиерей» Симона Ушакова (илл. 3). На картине «Патриарх Никон с братией Воскресенского монастыря» у патриарха — убор нового типа, а у архимандрита Герасима — старого образца (илл. 4). Обе разновидности богослужебных головных уборов использовались одновременно, хотя носили их разные чины.

На церковном соборе 1667 года было принято несколько постановлений, которые упорядочили чин богослужения и порядок архиерейского облачения, предоставив всем архимандритам право ношения шапки (без креста-навершия). Однако еще в 1561 году царем Иваном IV Васильевичем (Грозным) игумену Троице-Сергиева монастыря Елевферию (1560—1562) вместе с новым званием архимандрита было даровано право использовать в богослужениях палицу, рипиды и шапку:

«И потом посреди церкви на ковре облачится в весь священный архимандрический сан, и священную палицу приложив и святую шапку целовав... начинает Божественную литургию... сам Архимандрит в шапке за святым Евангелием в сем сану на выход исходит... и пришед к царским дверям Архимандрит, снимает со главы своея шапку и отдает... диакону. Диакон же, приняв шапку, входит в святой олтарь... И потом Архимандрит, перекрестившись, целует святые Царские двери. И, войдя в олтарь, приемлет от диакона шапку и возлагает на главу свою... и по прокимне на горнем месте сядет в шапке... Архимандрит же, сняв со главы шапку, отдает диакону и стоит без шапки. По чтении же святого Евангелия приемлет Архимандрит у диакона шапку и возлагает на главу свою... совершает Божественную литургию в шапке... и когда приспевает Херувимская песнь, тогда Архимандрит шапку с себя снимает... и несет шапку его диакон на великий выход перед кандилем за репидами, и когда принесет диакон шапку его к царским дверям, несет ее в олтарь и стоит с нею... Архимандрит же Божественную службу всю совершает с откровенною головою... Служащий диакон перед Царскими дверьми творит отпускную ектинию. И тогда Архимандрит священную шапку от диакона приемлет и, поцеловав, на главу свою возлагает... И потом Архимандрит от священного сана совлачается посреди церкви на ковре».

Таким образом, во время службы архимандричья шапка была одним из центральных предметов. К ней относились с благоговением, именуя её «святой шапкой». Её несколько раз снимали, надевали на голову, целовали и передавали из рук в руки.

Украшение архиерейской шапки было обусловлено её важной ролью в процессе богослужения. Венчая одеяние священнослужителей, она несла на себе большую символическую нагрузку, визуально представляя небесные чины, как на иконостасе. «И поставили в архимандриты... игумена Елевферия в тот же Троицкий монастырь. И повелехом ему о святем Дусе соборне в святой шапке с деисусом и херувимы... священноиноческия и архимандрическия действовать».

Набор пластин XVI века с изображениями Деисуса и херувимов, упомянутых в чине службы, сохранился на одной из архимандричьих шапок Троице-Сергиевой Лавры (илл. 5). Её современное состояние зафиксировано в 1730-х годах. В описи монастыря 1701 года указано, что она была «создана из старых шапок из ризной казны» в 1685 году. Форма шапки была близка к плоскодонным дониконовским уборам, низ её обрамляли венец с вкладной надписью и меховая опушка, существовавшая до 1842 года. Горностаевый мех служил важным фактором художественной выразительности, создавая эффектный контраст с гладкой блестящей поверхностью металла и камней. Предание приписывает шапку настоятелю монастыря (1610—1633) преподобному Дионисию Зобниновскому, но эти легендарные сведения не подтверждаются документами.

В 1685 году, при настоятеле архимандрите Викентии (1674—1694), из старых шапок была сделана ещё одна, дошедшая до нашего времени с множеством переделок, завершившихся лишь в 1868 году (илл. 6).

Первое описание шапки гласит: «Шапка, а на ней девять дробниц, на них начертан деисус, поверх два ряда мелких круглых оемнатцат дробниц, а на них херувимы и серафимы... наверху дробница круглая, на ней начертана святыя троица». Дробницы с изображением бесплотных сил исчезли при её переделках ещё в начале XVIII века.

К древним архимандричьим головным уборам относится шапка, подаренная Троице-Сергиеву монастырю царем Борисом Фёдоровичем Годуновым в 1603 году (илл. 7, 8), и шапка, переданная вкладом на помин души князя Ф. И. Мстиславского его семьёй в 1624 году (илл. 9, 10). После множества переделок в течение трёх столетий, теперешний вид первой шапки определяется 1842 годом, а второй — 1756-м. Обе сохранили первоначальный набор элементов: большую круглую пластину на донышке, соответствующую более плоскому завершению старых шапок, комплект килевидных дробниц с Деисусом на тулье, а также малые дробницы с изображением избранных святых и херувимов. На обеих шапках прежде имелись драгоценные венцы с вкладной надписью и меховая оторочка.

В старых традициях была сделана архимандричья шапка (илл. 11), подаренная Троице-Сергиеву монастырю женой царского стольника, княгиней А. И. Голицыной. Описание гласит: «Шапка новая, по червчатому бархату, на ней восемь серебряных золочёных дробниц, на них наведено финифтью, наверху серебряная золочёная дробница, на ней образ святой троицы с финифтью... четыре запона в коронах да двенадцать запонов уголчатых с каменьями... под венцом горностаевая опушка, подложена камкой (шелком. — Л.Ш.) красной». В результате позднейших переделок шапка значительно изменилась. В описи 1735 года отдельно от неё зафиксированы «две дробницы с архимандричьей шапки, киотчатые, в средине финифть, на ней начертаны святые, по полям чекан золочёный». В 1826 году эти дробницы на шапке вновь завершаются финифтяным Деисусом. На протяжении столетий исчез мех, несколько раз менялись бархат, детали и орнамент украшения.

В середине XVIII века наиболее употребляемой стала новая общепринятая схема оформления богослужебных уборов, возникшая в середине XVII века. Между перекрестьями, вышитыми или нашитыми из позумента, размещались четыре дробницы с Деисусом и Распятием, над ними — четыре дробницы с праздниками или избранными святыми, наверху — Распятие, Святая Троица или Богоматерь Знамение, а вокруг дробниц — узоры из драгоценностей. На портретах троицких настоятелей изображены монастырские митры схожей формы и композиционной структуры (илл. 12, 13). Одни из них расшиты только жемчугом и отличаются цветовой монохромностью, другие изобилуют сверкающими камнями. Архиерейские уборы такого типа представлены практически во всех музеях, хранящих предметы монастырских ризниц.

Наряду с полным набором сюжетных дробниц существовали и более короткие реплики, как на шапке монастырской работы середины XVIII века, почти не изменившей своего первоначального вида (илл. 14). На ней четыре овальные пластины с тончайшей эмалевой живописью являются смысловыми и композиционными центрами. Такова же финифтяная митра 1799 года (илл. 15) из ризницы Спасо-Вифанского монастыря, основанного в 1787 году близ Троице-Сергиевой Лавры настоятелем (1766–1812), московским митрополитом Платоном Левшиным. Единственной утратой на ней стала белая горностаевая опушка, являвшаяся в то время анахронизмом. К концу XVIII века почти на всех монастырских митрах мех был заменен золочёной сканной нитью, а в описаниях «вновь построенных» шапок указывалось: «Оная шапка обложена вместо горностая бахромою серебренною».

Итак, архимандричьие шапки являются ярким примером хронологических изменений в их форме, изобразительном ряде и декоре. Немногие из них сохранили свой первоначальный вид, большинство подвергались значительным переделкам на протяжении нескольких столетий, иногда изменяясь до неузнаваемости. Это вызывает интерес по поводу причин таких изменений.

Самый древний документ по этому вопросу — копия акта 1859 года, сделанная по древнему оригиналу из лаврской ризницы. В акте говорится: «150 г. (1641/42) доложите Государю Царю и Великому Князю Михаилу Федоровичу, всея Русии, в дому живоначальные Троицы и Великого Чудотворца Сергия, в ризнице ризы и стихари и патрахели поручи и улари и пелены и покровы низанные от многих лет извечали и жемчуг с них сыплется, а без Государева Указа, починить их не смеют. А те ризы и стихари и архимандритские шапки, при прежнем архимандрите Нектарии и при келаре старце Александре, переузаны на ново и те ныне целы, а ветхих риз священники в службах не обличают, потому что жемчуг с них сыплется гораздо. И об этом Государь Царь и Великий Князь Михаил Федорович всея Руси укажет».

В период своего архимандритства в Троице-Сергиевом монастыре с 1633 по 1640 годы Нектарий был свидетелем переделки древних шапок, которые служили троицким настоятелям около восьмидесяти лет. Основной причиной таких и последующих переделок была изношенность вещей, использовавшихся "многие годы". Старые предметы хранились с особой бережностью, и по указанию царя их требовалось сохранять.

Однако через десять лет, в 1653 году, последовал указ царя Алексея Михайловича, который был издан по ходатайству патриарха Никона, якобы обеспокоенного богатством Троице-Сергиева монастыря. Этот указ потребовал передачи более пятидесяти жемчужных предметов из ризницы монастыря в Грановитую палату в Москве. В уцелевшем реестре эти предметы были подробно описаны, и позднее большинство из них было возвращено обратно в монастырь.

В 1806 году митрополит Платон Левшин сделал приписку в конце реестра, отмечая: "Неизвестно, почему они были взяты и распределены по разным местам, по указу царя Алексея Михайловича". Среди предметов, предназначенных для передачи, были несколько архимандричьих шапок, включая шапку вклада царя Бориса Федоровича Годунова и бояр Мстиславских. Митрополит Платон отметил под записями о шапках: "Эта шапка признается находящейся в лавре, так как большая часть описания соответствует и предполагается, что она была переделана и названа Годуновской". Однако шапка вклада Мстиславских к тому времени столько раз переделывалась, что, перечитывая описание, митрополит Платон констатировал: "Этой шапки нет, и возможно, что она была переделана без указания на это в описании".

Крупные изменения в древних и создание новых богослужебных одежд пришлись на период конца XVII — XVIII веков, когда правил царь Пётр I. Хотя царские указы на этот счет не сохранились (хозяйственный архив монастыря сгорел в 1746 году), многочисленные посещения монастыря патриархами, царями, царицей, двором, а также строительство нового государева дворца стимулировали модернизацию парадных богослужебных одежд. Многие шапки перешивались, например: "Была изготовлена шапка из старых вкладных шапок... и снова было добавлено камней и жемчуга из церковных предметов при архимандрите Георгии" (Дашкова, 1711 — 1718). Менялись основы, добавлялся жемчуг, запоны (броши), камни — почти на всех головных уборах.

Следующая масштабная переделка парадных одежд произошла при императрице Анне Иоанновне. В Описи монастырского имущества 1735 года указано: "Эта шапка была изготовлена в 1711 году при архимандрите Георгии из церковной казны на основе старой вкладной шапки князя Федора Ивановича Мстиславского и с тех пор была переделана" (илл. 9). Именно тогда она приобрела величественный вид, близкий к современному состоянию. На нее были пришиты дополнительные запоны и камни, такие как "из ризной казны царя Ивана Васильевича всех Русей", "из царского покрова Годунова", "из монастырской казны добавлен крупный жемчуг на нитях, пять сот четыре зерна". В описях лаврской ризницы XIX века митра Мстиславских, благодаря своему новому роскошному виду, даже ассоциировалась с вкладом императрицы Анны Иоанновны.

Серьезные ремонты архимандричьих головных уборов часто производились при смене настоятелей монастыря. Если конкретная шапка не подходила по размеру новому настоятелю, её уменьшали или увеличивали. Например, шапка, подаренная императрицей Елизаветой Петровной (сейчас хранится в Государственной Оружейной палате), «была переделана вновь в соответствии с описью из-за своей тесноты для использования Преосвященным Иннокентием (Вениаминовым, 1868 — 1879)». В процессе переделки к золотому венцу была добавлена чеканная золотая пластинка сверху.

В некоторых случаях реконструкция зависела от назначения предмета: «Митра из фиолетового бархата, украшенная жемчугом и камнями... Однако, так как в ризнице находятся еще три траурные митры, помимо упомянутой, было решено не заменять фиолетовый бархат на красный бархат в процессе её переделки».

Важная причина для проведения ремонтов была отражена в докладе ризничего соборного иеромонаха Феофила в 1824 году. Он представил реестр церковных предметов, которые не соответствовали требованиям церковной красоты, и предложил переправить некоторые из них, а некоторые — вновь изготовить. Понятие красоты, или благолепия, зависело от стилевых предпочтений и моды времени. Средневековая эстетика вдохновляла на изобилие декора на церковных одеждах и головных уборах, где нарядность и богатство убранства считались важными атрибутами красоты.

Как уже отмечалось, шапка вклада царя Бориса Федоровича Годунова, которая претерпела значительные изменения, была дополнена драгоценностями в 1842 году, что привело к изменению первоначального расположения деталей. Тем не менее, смысловая ценность изобразительного ряда осталась неизменной — на шапке сохранялись композиционные элементы, такие как Деисусный чин и пластины с изображениями чудотворцев.

Интересная история связана с шапкой, вложенной в Троицкий монастырь в 1674 году царским воеводой, боярином И.Б.Репниным (илл. 16, 17). Этот головной убор активно использовался в богослужениях и неоднократно подвергался переделкам. В 1711 году его описание гласило: на алом бархатном фоне с белой горностаевой опушкой были нашиты золотые пластины с финифтом, окруженные кафимским жемчугом. В описи 1759 года указано: «При передаче от ризничего Иоанна к ризничему Евстратию этой шапки на лице не явилось, но она находится у Его Высокопреосвященства господина священноархимандрита в Санктпетербурге». В начале XIX века из-за старения она была исключена из описи, а в 1822 году вновь упомянута в вкладной книге: «Митра была переделана по указанию Его Высокопреосвященства и облачена в новый пунцовый бархат в новом стиле клетками». Там же отмечено, что на старой митре было 45 золотников жемчуга, а на новой — 1 фунт 27 золотников разного размера.

Переделанная митра имела модный вид, соответствующий установкам эпохи ампира. Её ясная схема рисунка не была перегружена деталями, нежный оттенок жемчуга гармонировал с светлыми зеленовато-голубыми оттенками эмали. Ромбическая сетка подчеркивала форму митры, создавая легкие тени, а минимальное количество мелких драгоценных камней было «утоплено» в высоких золотых запонах.

Использование драгоценностей на архимандричьих шапках имело свои хронологические особенности. В шапках XVI — первой половины XVII века преобладали золотые или золоченые серебряные пластины, напоминающие металлические шлемы. В первой половине XVIII века началось использование максимального числа драгоценных самоцветов. Особенно заметна стала ведущая роль жемчуга со второй половины XVIII столетия.

Митрополит Платон Левшин был известен своими пристрастиями к редким художественным изделиям настоятелей монастырей. Во время паломничеств по российским монастырям он внимательно изучал и описывал их ризницы, выделяя особенно драгоценные шапки. В своих записях он отмечал, что в 1804 году в Киеве лаврская ризница была богата различной церковной утварью, особенно шапками, панагиями и крестами, среди которых было много материалов самого высокого качества, включая изделия, украшенные жемчугом. В Ярославской архиерейской ризнице он также обнаружил несколько ценных шапок.

Несмотря на свою привязанность к древним предметам, митрополит Платон оставался человеком своего времени и одобрял модные тенденции. По его указанию для новых церковных одеяний использовались жемчуг и камни, снятые с обветшавших исторических шапок, в том числе архимандричьих. В 1795 году были использованы драгоценности с трех шапок для создания новой жемчужной индитии на престоле Троицкого собора.

Из лаврских документов можно узнать, где создавали и переделывали архимандричьи шапки. Чаще всего такие работы выполняли в девичьих монастырях. Например, в хозяйственных ведомостях 1767 года отмечено: "Московскому Вознесенскому девичьему монастырю заплачено монахине Улите 10 рублей за перешив богатой шапки на новый глазет". В 1843 году в Московском Новодевичем монастыре была оплачена работа по переписке жемчужной митры. В 1850-х годах митра архимандрита Антония Медведева переделывалась в Хотьковском Покровском монастыре. В работу также вовлекались богадельные мастерицы, трудившиеся при Лавре. Например, Марфа и Мария Егоровны Баскаковы выполнели указ о переложении митр под № 11 и 8 на новый бархат и их перешивке в Лавре.

Во второй половине XIX века в Москве, Петербурге и других крупных городах появились фабрики и мастерские, специализировавшиеся на производстве церковной утвари, тканей и облачений. Возможно, часть митр была приобретена именно там. Однако остаются свидетельства о том, что некоторые митры были "устроены на монастырские средства". Это обозначало, что расходы на заказ покрывались монастырскими средствами, в то время как драгоценные камни и материалы поставлялись из монастырской казны.

Митры XIX века, которые хранились в лаврской ризнице, к сожалению, не сохранились до наших дней, однако их описание в учетных документах показывает, что они отражали разнообразие стилевых особенностей своего времени. В отличие от средневековых митр, новые экземпляры XIX века были вышиты жемчугом и драгоценными камнями, хотя и не в такой яркой цветовой гамме. Драгоценные камни использовались умеренно, с предпочтением бриллиантов, страз и светлых цветных кварцев, таких как аметист, топаз и прозрачный горный хрусталь. В композициях митр XIX века преобладали четырехчастные орнаменты, где основное внимание уделялось мелким деталям.

Например, митра, привезенная в Троице-Сергиеву Лавру в 1867 году на гробу ее настоятеля, митрополита Филарета Дроздова, была расшита по голубому шелку в стиле второго барокко. Она имела условное фигурное перекрестье, дополненное густыми сплетениями из дубовых ветвей и лозы (илл. 18). Еще одна митра середины XIX века, с перламутровыми плашками на розовом бархатном фоне, из Успенского Гефсиманского скита (устроенного властями Лавры в 1844 году), не имела символического перекрестья, но ее поверхность была украшена сложным и изысканным узором (илл. 19).

В 1922 году из Сергиевского (ныне Сергиевопосадского) музея, основанного на основе ризничного собрания Лавры, было изъято значительное количество ценных произведений церковного искусства. Среди них было двадцать митр, включая такие изысканные экземпляры, как "митра серебряного глазета, украшенная золотом, жемчугом, с сапфиром, бирюзой, бриллиантами и крупным рубином, хорошо сохранившимся" или "митра из серебра с золотом, бриллиантами и различными камнями".

Однако более удачной оказалась судьба митры, подаренной императрицей Елизаветой Петровной архимандриту Арсению Могилянскому, наместнику Троицкого монастыря (1744—1752 гг.). Эта митра, предназначенная к изъятию или уничтожению в рамках других произведений, была отправлена в Москву для рассмотрения Центральной экспертной комиссией. В результате она была признана подлинным произведением прикладного искусства и возвращена, однако в 1928 году она была передана в Государственную Оружейную палату вместе с другими шедеврами.

Таким образом, тщательный анализ, подкрепленный архивными данными, позволил определить время создания и изменений богослужебных митр, уточнить их стилистические особенности. Подробное описание митр в учетных документах Троице-Сергиевой Лавры способствовало реконструкции их первоначального вида. Полученные результаты будут полезны при изучении богослужебных одежд из других монастырей и музеев страны, а также для подтверждения или опровержения устоявшихся атрибуций памятников.