Нет такой темы, которая была бы чужда этому художнику. Он тонкий лирик в пейзаже, в его работах нашли своего певца как идиллический ландшафт, так и городской пейзаж. Конкретика портретов и простых жанровых сцен под его кистью превращается в звучные и сочные цветовые пятна беспредметных композиций или изящные линии абстрактных рисунков. Нельзя сказать, что он приверженец одного времени года или суток. Нежность рассвета, таинство ночи, расплавленное золото лета и сложная, едва уловимая в цветовых переходах зима — всё это близко его сердцу. Он неутомим и, несмотря на почтенный возраст и ухудшающееся зрение, продолжает работать.

Владимир Яковлевич Павлоцкий, как человек «старой советской формации», много времени и сил посвятил общественной работе. Открыть для соотечественников, сограждан и односельчан уникальность других земель и стран — это достойная задача, требующая многих усилий и времени. Иные культурные традиции, иная этническая и этическая повседневность его не испугали: он стал реальным объединяющим звеном в диалоге Востока и Запада, Европы и Азии. Его назначение главой консульства Польши в Туркменистане в 1996 году подтверждает это.

Эти слова относятся к неординарному, многогранному человеку — художнику Владимиру Яковлевичу Павлоцкому. Может ли 80-летний человек не только носить высокие титулы, но и соответствовать им? Ведь он заслуженный деятель польской культуры (1979), заслуженный деятель искусств Туркменской ССР (1989), Почетный консул Польши (1985), лауреат премии имени Бяшима Нурали Союза художников Туркменистана (1998), обладатель почетного звания Человек года Международным советом Американского Биографического института (2004). О наградах, как военных, так и трудовых, даже не упоминаем... Владимиру Яковлевичу не было и 18 лет, когда он ушел на фронт, был среди тех, кто «пол-Европы по-пластунски» прошагал и радостно встретил День Победы далеко от дома.

Несмотря на это, широким зрительским массам в Москве В.Я. Павлоцкий практически не известен. Эту несправедливость необходимо исправить.

Родившись в 1925 году в Ашхабаде, он принадлежал к тем 7,5% русского населения, которые, по данным 1926 года, проживали в Туркменистане. Ашхабад, основанный в 1881 году после завоевания русскими Ахал-Текинского оазиса и называвшийся с 1921 по 1924 год Полторацк, к 1920-м годам стал крупнейшим таможенным пунктом на персидской границе с населением почти 50 тысяч человек. Промышленность города ограничивалась стекольными, хлопкоочистительными и винодельческими заводами.

Сегодняшний гражданин России, лишённый политических «шор», ясно понимает всю сложность перехода жителей Средней Азии от феодализма к социализму и должен представить себе довоенную действительность. Алма-Ата — «отец яблок», Ташкент — «город хлебный», Ашхабад — столица хлопка: такие литературные синонимы важны для понимания жизни этих городов и республик. Помимо собственной национальной культуры, ярким представителем которой в туркменской живописи был Бяшим Юсупович Нурали (1900—1965), а в Узбекистане — более молодые Л. Абдуллаев, Р. Темуров, А. Разыков, эта земля приняла и дала простор для творчества многим русским художникам. Несравненным певцом Востока был коренной туркестанец, уроженец Ферганы Александр Волков (1886—1957), долгие годы проживший в Узбекистане (Ташкенте и Самарканде). Павел Беньков (1879—1949) в 1929 году навсегда покинул родную Казань и поселился в Самарканде, где стал педагогом в Самаркандском художественном училище, обучая многих узбекских художников и развивая национальную основу их творчества наряду с европейской культурой.

Что касается любви к Востоку (Средней Азии, Кавказу, Закавказью), то в разные периоды жизни сложные пути привели в эти земли таких мастеров, как Лев Бруни, Павел Кузнецов, Евгений Лансере, Кузьма Петров-Водкин, Роберт Фальк, Николай Купреянов, Владимир Фаворский, Лидия Ильина, Пётр Кончаловский и многих других.

Эта историческая преамбула необходима для того, чтобы лучше понять и осознать естественность и неповторимость пластического языка Владимира Павлоцкого. Как и многим людям того поколения, его юность пришлась на годы Великой Отечественной войны, а молодость — на годы учебы. Сначала (1946—1947) было Ашхабадское художественное училище им. Ш. Руставели, потом (1948—1951) — Одесское государственное художественное училище. Работы молодого художника 1950-х годов традиционны до банальности («Полдень»): жаркое солнце, сидящая на корточках восточная девушка в красном платье, жёлтый (скорее всего, китайский) зонтик и лимонно-жёлтая шаль. Всё это по-студенчески постановочно, ясно, фронтально. Однако синие тени на лице и контраст освещённых и затенённых частей картины свидетельствуют о том, что вчерашний студент знает законы оптики и светосилы. Уже через несколько лет в его работах появятся обобщение, композиционная раскованность и декоративность письма («Осенний день»). Соотношение изящного линейного рисунка (стволы деревьев) и крупного нарядного красочного пятна (красная крона) говорит о творческой смелости молодого живописца. Он продолжит искать ту степень обобщения, декоративной праздничности и непрямолинейного символизма, которые позволят ему с лёгкостью писать всё: любимых людей, дорогие сердцу пейзажи и усладу для глаз — цветы.

Когда мы говорим о «цветах», имеем в виду не только букеты, но и все, что растет в горшках и расцветает на полотнах Павлоцкого. Растение на подоконнике и на столе — это совершенно разные растения, ведь наличие в картине окна позволяет отделить дом от улицы, или, выражаясь более возвышенно, душу человека от внешнего мира. Такие полотна, как «А за окном осень» (1986), «Зимний день» (1995) и «Красный цветок» (2000, частное собрание, Германия), гармонично соединяют внутреннее и внешнее. Осень в природе передана лишь намеками охры, умбры и сиены, а в доме она проявляется в золотисто-желтых и приглушенно-кирпичных листьях домашнего растения. Холодной хрупкости зимнего дня художник противопоставляет энергично зеленеющие побеги и золотое солнце апельсина. Его «Лунные настурции» (2000), «Экзотические цветы» (1996), «Белая сирень» (1991), «Коралловые георгины» (1983) и «Амарелис» (1999) не являются портретами цветов, а представляют собой стихию и буйство растительной жизни. Художника не волнует правдоподобие формы; главное для него — это художественная правда образа.

Город в творчестве Павлоцкого многолик. Это может быть уютный одноэтажный «Старый Осло» (1996), сияющая белыми домами Яффа, компактная «Старая Клайпеда» (1970), наполненный воздухом «Гурзуф. Крым» (1995) или Варшава. С Польшей, особенно с Варшавой, у художника особая связь. Когда Володя Павлоцкий, вчерашний школьник, попал на фронт, он прошел краткий курс авиатехника и в этом качестве закончил войну в Польше. Его медали Польской Народной Республики «За Варшаву» (1973), «Победа и свобода» (1980) и благодарственное письмо генерала армии Народного Войска Польского Войцеха Ярузельского (1984) — не случайны. На родине он награжден орденом Великой Отечественной войны II степени и 10 медалями СССР.

Не вдаваясь в политическую риторику, отметим, что сегодня отношение к ветеранам и их наградам у многих граждан нашей страны неоднозначное. Тем не менее, молодые люди стремятся, чтобы их деяния были замечены и достойно отмечены. Современному зрителю важно понять, что воскресающие на полотнах художника Варшава, Желязова Воля и Вроцлав — это не просто европейские города, дома и соборы, но и концентрированная память самого художника.

Естественно, что на этих холстах расплывчатая мягкость живописного пятна сменяется кубистической четкостью и определенностью. Вертикали становятся более выразительными («Варшава. Каменные сходки», 1984), горизонтали четко определяются («Польша. Костел во Вроцлаве», 1986), а пастозный мазок приобретает плотность («Варшава. Старое място», 1984). Плотное Средневековье, почти не пропускающее воздух в узкие улочки, кажется написанным совсем другим автором, ведь у Владимира Яковлевича в работах всегда присутствует воздух. Он может быть морозным («Желязова Воля. Первый снежок», 1998) или наполненным ветром и запахом моря («Домик у моря», 2004. Частное собрание). Польша на его картинах предстает и современной, и как образ воплощенной памяти («Польские дети войны в Ашхабаде»). Изящная светлая стилизация, встреча Востока и Запада, противопоставление, но не противоречие туркменской одежды и европейской дано деликатно и ненавязчиво.

Ашхабад и Туркмения занимают для живописца особое место. Черты ориентализма, которые исследователи часто отмечают в работах по раннему Мартиросу Саряну, Египту, Турции, Алжиру Анри Матисса или Марокко Зинаиды Серебряковой, также присутствуют у Павлоцкого. Однако его представление знойного Ашхабада не столь явное. Для него важнее передать дух родины через упрощение натуры, отсутствие деталей и почти абстрактное восприятие формы. Ашхабадские дворики в зной или после дождя, постоянно движущиеся дюны, стилизованные глинобитные домики с такими же стилизованными тополями и людьми — это недосказанный, сокровенный мир Туркмении.

Хотя Павлоцкий не считает себя портретистом, его работы включают портреты дочери и жены. Однако, что более важно, люди в его композициях не просто стаффаж, а играют значительную роль в цветовой и композиционной структуре картины. Они становятся поэтическими метафорами, которые определяют общий строй произведения, подобно тому как декоративные элементы раскрывают суть старинного ковра.

Стройные силуэты женщин, закутанных в красные ткани («Плов», 1991), или симметрично размещенные седобородые старцы («Беседа», 2000) — это не только персонажи картины, но и её графические и живописные элементы. Эти образы почти не изменились со времени, когда они собирали «Хлеб фронту» (1983), до того момента, когда начали строить «Газопровод «Дружба» (1993). Это объяснимо: жанровые картины Павлоцкого не отображают сиюминутность, а отражают более глубокое бытие.

Таким образом, картины Павлоцкого излучают особую тишину. Ни яркие красные оттенки, ни глубокий мрак беззвездной ночи, ни золотистая охра пустыни не нарушают этой тишины. Их музыкальность, ритмичность и завораживающая потусторонность создают уникальное состояние — состояние сопричастности и приближения к таинству искусства и бытия.

Мир искусства бескрайний, и число художников безмерно. Те, кто прикоснулся к творчеству Владимира Яковлевича Павлоцкого, могут считать себя счастливыми.