В Богословском энциклопедическом словаре панагия описана как часть просфоры, извлечённая во время проскомидии в честь Божией Матери. Она помещается в специальный ящичек, известный как панагиар, и во время богослужения переносится в трапезную монастыря: одну часть панагии употребляют до трапезы, другую — после. Со временем панагией начали называть и сам ящичек с изображением на одной стороне Спасителя или Троицы, а на другой — Божией Матери. Также панагией назывался нагрудный знак, в котором иногда хранились частицы мощей. Сегодня панагия представляет собой небольшую круглую икону Божией Матери, символизирующую архиерейское достоинство и носимую епископами на груди.

В средневековой России панагии носили как духовные, так и светские лица, наряду с крестами. Небольшие иконки-панагии часто входили в состав женских украшений. Историк XIX века И.Е. Забелин, описывая традиционные женские драгоценности, упоминал цепочки, ожерелья и монисты. Монисты представляли собой особые ожерелья, на которых на шнурке подвешивались небольшие иконы, кресты и панагии. Эти предметы использовались для одаривания новорожденных или как благословение на свадьбах.

Средневековые панагии в основном сохранились благодаря тому, что их вносили в монастыри в качестве привесов к чудотворным святыням. Они также украшали домашние иконы, которые впоследствии передавались в обители. Например, на чудотворной новгородской иконе «Богоматерь Знамение» в начале XVII века находились золотая панагия, две серебряные панагии и 126 каменных крестов и панагий.

Рукописные источники свидетельствуют о разнообразии средневековых панагий по форме, материалу, отделке и изображению. Они могли быть круглыми, квадратными или складными, а также существовали «воротные» панагии, которые не отличались от небольших иконок.

Панагии, иконки и складни изготавливались из различных материалов, таких как камень, кость и дерево. Их обрамляли гладким серебром или золотом и украшали сканым узором, чеканкой, литьем, гравировкой, чернью и эмалями. Например, в Описи Троице-Сергиева монастыря 1641 года упоминаются два похожих объекта: «Панагия под хрусталем с образом архангела Михаила, обложенная серебром и украшенная мелким жемчугом» и «Икона серебряная сканная с изображением архангела под хрусталем и тремя жемчужками и двумя камышками». Размеры панагий и иконок обычно не указывались, только иногда упоминалось, что они «невелики».

При анализе панагий и наперсных подвесок возникает множество вопросов, так как на них изображались не только высокие церковные иерархи, но и патрональные святые, связанные с заказчиками и владельцами. Интересно, что на панагиях нет доминирующей богородичной темы, несмотря на то, что слово «панагия» в переводе с греческого означает «всесвятая».

Образный ряд средневековых панагий и «воротных» иконок, в основном, отражает идею личной защиты и служит священными оберегами. Например, небольшая золотая панагия конца XVI — начала XVII века, подаренная царевичем Феодором Борисовичем Годуновым Троице-Сергиевому монастырю к чудотворному образу «Троица Ветхозаветная», украшена византийской камеей XI века с изображением Христа на сапфирине. На оборотной стороне изображены святые Мария Магдалина и Ксения Римлянка, что указывает на личное заказное содержание, связанное с царским семейством.

К иконному образу «Троицы Ветхозаветной» царевич Феодор Борисович добавил две золотые панагии, украшенные драгоценностями, которые, к сожалению, не сохранились. На их оборотной стороне были изображены святые Борис и Глеб, а также Феодор Стратилат, что подчеркивает присутствие небесных покровителей царской семьи на этих драгоценных подарках, переданных монастырю наследником престола.

Золотая панагия того же периода, принадлежавшая патриарху Филарету, имела на лицевой стороне вырезанный на зеленоватой яшме образ Богородицы, что соответствовало её статусу — Всесвятая. На оборотной стороне находилось изображение святой Марии Магдалины в полный рост, что указывает на индивидуальный заказ драгоценной вещи. Такие предметы личного благочестия высшего российского сословия часто служили охранительными символами, обращаясь к небесным защитникам.

В середине XVII века одной из самых роскошных панагий Троице-Сергиева монастыря была звездчатой формы и украшена алмазами. Эта панагия, привезённая келарем Александром Булатниковым к иконе «Успение Богоматери» в Троицком соборе, на самом деле являлась драгоценной подвеской европейской работы, к которой в России добавили пластинку с образом Спаса Нерукотворного.

Панагии в основном изготавливались из недорогих материалов и серебра, в то время как золотых панагий с драгоценными камнями было немного и они происходили из элитарной среды. Такие панагии прикреплялись к иконам Троицкого собора не только светскими лицами, но и монашескими чинами, такими как новгородский архиепископ Серапион и архимандрит Дионисий Забниновский. Специальные панагии, служившие отличительными знаками духовных иерархов, в средневековый период, судя по всему, не существовали, по крайней мере, нет письменных свидетельств об этом.

Наибольшее количество иконок-панагий поступило в Троице-Сергиев монастырь во второй половине XVII века, и они практически полностью «завешали» иконостасы в соборах. Однако после правительственного указа 1722 года все привесы были перенесены в ризницу, и вновь поступающие также после короткого пребывания на иконах отправлялись туда на хранение.

С середины XVIII века в монастырских учетных документах стали даваться более подробные описания предметов, а также была проведена их систематизация. В этот период появилась попытка различить маленькие панагии и «воротные» иконки. В разделе «Панагии» обе разновидности привесов встречаются, но иногда с измененными названиями. Например, указывались такие объекты как «Панагия (в прежней описи икона), угловатая серебряная, с мощами Иоанна Златоуста» или «Панагия крестообразная с мощами» (в старых записях — икона).

Формы икон и панагий в XVIII веке не имели особого приоритета, упоминались такие варианты, как круглые, овальные, киотные, крестообразные, угловатые и прямоугольные. Обе разновидности имели одинаковые оглавия с отверстиями для шнура или цепочки, а изображений было многообразие. Можно утверждать, что в XVIII веке при переименовании иконок в панагии основным критерием было наличие мощей, в то время как в XIX веке все маленькие наперсные образки были переименованы в панагии.

Составитель «Новой скрижали», архиепископ Вениамин, опираясь на богословские трактаты Симеона Салунского (XIV века), определял панагию и крест как енколпии. Согласно этому трактату, енколпий — это драгоценный ковчежец, в который помещены частицы святых мощей и который носится на груди. Иногда енколпий также называют панагией, когда на нем изображен образ Пресвятой Богородицы. Архиепископ XIX века подчеркивал, что панагия выполняет функцию мощевика: «Крест или енколпий, висящий у архиерея на груди, символизирует печать и исповедание веры». Это объясняет атрибуции XVIII века.

В средневековой России (XIV—XVI века) существовал уникальный тип панагий, не встречающийся в других христианских странах. Эти большие двустворчатые панагии, известные также как «путные», предназначались для ношения в дороге и содержали богородичную просфору (илл. 5). У пяти таких панагий, сохранившихся в ризнице Троице-Сергиева монастыря, на внутренних сторонах створок изображены Богоматерь Знамение и Троица Ветхозаветная. На лицевой наружной стороне изображены Вознесение Христово (в трех случаях), Распятие и Господь Вседержитель на престоле.

Оборотная сторона панагий могла быть гладкой, орнаментированной или украшенной изображениями святых. К этому типу относятся и «путные» панагии XIV—XV веков из московского Симонова монастыря (Государственный Русский музей), Спасо-Каменского монастыря (Вологодский музей), Кирилло-Белозерского монастыря (Музеи Московского Кремля) и других.

Изобразительная система на «путных» панагиях раскрывает христианское учение о воплощении Спасителя, его страданиях за грехи человечества и его славе (Троица — Богоматерь Воплощение — Распятие — Вознесение, Спас на престоле). Это подтверждает цитата из Симеона Салунского: «Помолившись о Божием наследии и о людях, архиерей отпускает дары, возвещая о вознесении Спасителя и о его славе во всей вселенной, как бы беседуя со Спасителем говорит: ты снизошел к нам, восшел на небеса, и, вознесшись, наполнил славой всю землю».

Створки таких панагий имеют выпуклую форму, а изображения внутри выполнены в гравировке. Внутреннее пространство достаточно вместительное для хранения святого хлеба. Хотя «путные» панагии не были символами священства и не служили знаками архиерейского достоинства (о чем нет письменных свидетельств), их использование связано с монашеской жизнью и трудностями передвижения по малонаселенной России. Они позволяли путникам подкрепляться освященным богородичным хлебом, как это происходило в монастырской трапезной. Записи о панагиях, связанные с духовным синклитом, свидетельствуют о бедности российской жизни в целом и о наличии изделий из драгоценных металлов только у привилегированной части населения.

В монастырской среде возникла форма «малой» двустворчатой панагии (илл. 6), в которую не удавалось вложить просфору из-за ее размера и рельефной резьбы внутри. Таких панагий сохранилось довольно много, и на них чаще всего изображали Троицу Ветхозаветную, Богоматерь Знамение (Воплощение) и Распятие, реже — фигуры избранных святых. На объемном оглавии обычно изображался Спас Нерукотворный, выполненный в литом, чеканном или гравированном виде (иногда — Троица Ветхозаветная, херувим или крест). Эти небольшие круглые панагии позже стали типичными для архиерейских панагий Нового времени. В XVI веке «малые» панагии изготавливали преимущественно из дерева и кости, реже из камня, и оправляли узорным серебром. В эту же категорию входят и ряд резных прямоугольных складенок, также упоминаемых как панагии в лаврских описях XIX века.

Таким образом, в средневековой России существовали три типа подвесных образков, называемых панагиями, но ни один из них не являлся архиерейской панагией. Возникновение архиерейской панагии связано с претензиями патриарха Никона на главенство над российской паствой в середине XVII века. На портретах патриарха Никона и позднее — патриарха Адриана они изображены в парадных одеждах с панагиями-образками, характерными для Средневековья.

Значительную роль в оформлении панагии как епископского знака сыгло влияние западноевропейских традиций наградных и геральдических знаков на Россию. В период правления наследников царя Алексея Михайловича оформление панагии как знака епископской власти ускорилось, особенно после того, как светские лица начали получать ордена и миниатюрные «царские персональные» знаки. В.В. Бычков, крупный исследователь русской средневековой эстетики, отмечает, что во второй половине XVII века символы культуры стали дробиться на множество мелких символико-аллегорических образов и эмблем, что требовало интеллектуальной гимнастики и герменевтической эрудиции.

Знаки отличия стали настолько значимыми, что к последней четверти XVII века на иконах вселенских и российских святителей начали изображать панагии, что ранее не практиковалось. Примеры таких изображений включают митрополита Алексея (Г. Зиновьев, Москва, 1690-е гг.), Святого Николая Чудотворца (И. С. Башка, Ярославль, 1685 г.), царевича Димитрия (Средняя Русь, конец XVII — начало XVIII вв.) и Святого Николая Можайского (Иркутск, 1720-е гг.). Панагия стала символом архиерейского величия, как это видно на иконописи 1690 года «Царь Царем» работы А. И. Казанцева, где у Спасителя изображена большая овальная панагия на толстой фигурной цепи.

Такое явление в иконописи было кратковременным — оно просуществовало в последней трети XVII и первой трети XVIII века, с некоторыми задержками в провинции. На большинстве икон панагия изображалась с Господом Вседержителем, Крестом-Распятием или монограммой Христа, а не с Богородицей. Это позволяет предположить, что архиерейская панагия как явление оформилась в России в конце XVII века.

Уникальная коллекция архиерейских панагий Нового времени сохранилась в ризничном имуществе Троице-Сергиевой Лавры, где настоятели со второй половины XVIII века имели чины епископов, архиепископов и митрополитов. Часть панагий была подарена к знаменательным датам, а другие были изготовлены по заказу иерархов. Эти драгоценные подвесы поступали в лаврское «древлехранилище» (ризницу) либо при жизни владельцев, либо после их кончины.

В ризничном собрании Троице-Сергиевой Лавры сохранились три панагии, принадлежащие архимандритам. Одна из них (илл. 7) принадлежала Лаврентию Хоцятовскому (1761—1766) и была изготовлена к 10-летию его монашеского пострига. На крышке ковчежца выгравирована памятная дата вместе с инициалами «АБ» под короной и пальмовыми ветвями. Другая панагия (илл. 8) принадлежала архимандриту Антонию Медведеву (1831—1877). На ее оборотной стороне выгравировано: «Мати Божия! Твоя от Твоих приносит Тебе грешный раб Твой Архимандрит Антоний Лавры наместник. 1851 года 5 мая». Эта панагия была вручена в честь 20-летия его наместнического правления в Троице-Сергиевой Лавре.

Архиерейские панагии — редчайшие ювелирные изделия, преимущественно из золота и драгоценных камней, особенно роскошны царские дары. Например, золотые панагии (илл. 9, 10), усыпанные алмазами, были подарены императрицей Анной Иоанновной. Интереснейшая из них (илл. 9) содержит дарственную надпись: «1734 г. декабря сию панагию пожаловала Ея Императорское Величество Государыня Анна Иоанновна духовнику Троицкого Сергиева монастыря архимандриту Варлааму». Эта панагия напоминает геральдический щиток европейского образца с костяной пластиной и резным изображением «Тайной вечери» под янтарем. На оборотной стороне имеется маленькая крышечка, возможно, предназначенная для хранения крошечной святыни, хотя об этом сведений нет. Более вероятно, что самой святыней была костяная пластинка со сценой из Страстного цикла.

Ярким примером архиерейского знака является панагия (илл. 11), подаренная Троице-Сергиевой Лавре императрицей Елизаветой Петровной в 1742 году по случаю ее восхождения на российский престол. Этот драгоценный подарок, украшенный бриллиантами и рубинами, вероятно, был изготовлен придворными ювелирами, готовившими коронационные регалии для императрицы.

Елизаветинская панагия, вероятно, оказала значительное влияние на формирование видовой структуры, а ее прототипами стали «жалованные» панагии времен Петра I. Хорошим примером такого переходного этапа является двусторонняя панагия 1707 года, украшенная эмалевыми дробницами, выполненными знаменитым миниатюристом Григорием Муссикийским. Навершие этой панагии выполнено в виде императорской короны, а на оборотной стороне изображен портрет Петра I. Таким образом, этот знак сочетает в себе черты как церковной принадлежности, так и светского покровительства.

На елизаветинской панагии элементы структурированы более четко: под навершием-короной с обеих сторон размещены образы Богоматери и Спаса Нерукотворного, в то время как портрет императрицы изображен на подвеске со стороны Богоматери, а под образом Спасителя сверкают бриллианты. Это подтверждается записью во Вкладной книге Троице-Сергиева монастыря: «Великая государыня императрица... Елисавета Петровна... пожаловала вкладом... драгоценную панагию... и с своим высоким при той панагии изображением». Важно отметить указание на «при той панагии» как на подвеску, в отличие от изображения Петра I, размещенного на самой панагии.

В 1867 году в ризницу Троице-Сергиевой Лавры поступила ещё одна золотая панагия, усыпанная редчайшими бриллиантами, рубинами, сапфирами и изумрудами (к сожалению, не сохранилась). Она была вручена митрополиту Филарету Дроздову (1821–1867) по случаю первой исповеди великой княжны Марии Александровны в 1861 году. Императрица Мария Александровна выразила желание, чтобы эта панагия оставалась в Лавре после кончины святителя. Также император Александр II наградил архимандрита Антония Медведева панагией в 1856 году, приурочив награду к 25-летию его служения в должности наместника Лавры. Эта панагия была ещё более роскошной и украшена короной с крестиком.

На протяжении долгого времени корона оставалась характерным атрибутом панагий, подчеркивая их величие и статус. В некоторых случаях оглавие панагий выполнялось в виде сияния, креста или крупного камня в оправе (илл. 12). Панагии могли быть односторонними или двусторонними и часто имели внутренний ковчежец, подчеркивающий их значение как енколпионов. На оборотной стороне размещались дарственные и владельческие надписи, а также цитаты из Священного Писания. Например, на панагии 1787 года (илл. 13) на внутренней стороне изображен вензель митрополита Платона, а на панагии 1795 года выгравированы дата и вес золота (илл. 14).

В XVIII—XIX веках сакральный аспект архиерейского знака сосредоточивался на изображениях. Панагии украшались живописными эмалевыми пластинами, резными камнями современной работы или древними византийскими камеями. Все сохранившиеся панагии митрополита Платона Левшина имеют каменные средники, но одна из них особенно уникальна (илл. 15). Она изготовлена из агатовой пластинки с изображением Распятия и молящегося перед ним человека. Вокруг пластины расположено «сияние» из бриллиантов и жемчужин, а корона украшена шестью крупными жемчужинами. На крышке ковчежца, с оборотной стороны, выгравирована надпись на греческом языке: «Панагия из нерукотворного камня собственным иждивением митрополита Платона. 1784». Эта уникальная реликвия сопровождала митрополита многие годы и присутствовала на живописных полотнах и гравюрах, на которых он изображён с ней.

«Нерукотворные» камни с «священными» изображениями обладали особым статусом. В 1836 году госпожа Эмилия Приклонская передала Лавре старинную панагию с самородным камнем, унаследованную ею, на котором было изображено Рождество Христово. В 1840 году архимандрит Антоний Медведев сообщил настоятелю Филарету Дроздову: «По вашему приказанию я привез из Лавры драгоценную панагию с агатовым камнем, на котором изображены Распятие Господа нашего Иисуса Христа и молящийся перед Ним, а также нерукотворное изображение Рождества Христова на сердолике. Камень должен был заменить крышку на внутреннюю часть агатовой панагии». Однако, несмотря на намерение усилить святость панагии, крышка так и не была переделана.

Оставшиеся фрагменты камней после извлечения «нерукотворенных» изображений использовались для украшения других церковных предметов. Митрополит Платон Левшин заказал из такой частички сделать подвеску, которая в документах значилась как «панагия натурального камня», хотя на ней не было изображений (илл. 16).

В лаврских документах XVIII—XIX веков упоминается также золотая подвеска в виде панагии с изображением одной персонажи, под ногами которой изображены птица и два зверя (не сохранилась). В Описи 1908 года значится драгоценная восточная подвеска (илл. 17) без сюжетных изображений, которую в 1851 году подарила княгиня Елизавета Багратион к иконе Спаса в Троицком соборе. Подобные подвески, как и средневековые, продолжали поступать от частных лиц (илл. 18, 19, 20). Особенно интересна небольшая восьмиугольная пластинка из слоновой кости XVIII века с изображением «Богоматери Знамение» (илл. 21) и навершием из бриллиантов, поступившая в Лавру в 1842 году от княжны Елизаветы Дмитриевны Цициановой. Она содержит изображение, соответствующее названию предмета, и представляет собой ценный мощевик, хранящий «часть властей Божией Матери».

К «малым» личным панагиям, распространенным в Новое время, относятся финифтяная пластиночка с изображением «Святого семейства» (илл. 22), поступившая от полковницы Барыковой, «панагия янтарная с латинской надписью» (илл. 23), «панагия финифтяная сердечком с образом Благовещения» (илл. 24), а также «панагия круглая, малая, складная в виде медальона». В эту группу также входит небольшая двусторонняя панагия с образами преподобных Сергия и Никона Радонежских (илл. 25), изготовленная в Троице-Сергиевом монастыре в середине XVIII века, вероятно, по заказу монашествующих.

Среди драгоценных изделий XIX века особого внимания заслуживает архиерейская панагия (илл. 26), переданная в лаврскую ризницу в 1845 году московским митрополитом Филаретом Дроздовым. Эта золотая подвеска, украшенная бриллиантами, имеет в центре крупный алый коралл на штыре. На одной стороне коралла вырезано изображение Богородицы с молитвенно сложенными руками, на другой — Спаса в терновом венце. Коралл можно было поворачивать в зависимости от богородичных и господских праздников. Эта панагия представляет собой редчайшее и мастерски выполненное ювелирное изделие, напоминающее византийские камеи, использовавшиеся в русском церковном искусстве, и типологически схоже с «жалованными» царскими панагиями предыдущего века.

В XIX веке панагии часто создавались в «русском стиле», который обращался к отечественному Средневековью. Вклад в Гефсиманский Успенский скит, основанный в 1842 году недалеко от Троице-Сергиевой Лавры, включал изделия из менее дорогих материалов: дерева, кости, поделочных камней (илл. 27), стекла и перламутра (илл. 28). Особенно ценились работы афонских мастеров, такие как круглые панагии (илл. 29, 30), украшенные виртуозной сквозной резьбой и оправленные в Лавре скромной полоской серебра.

В Новое время в лаврском собрании накопилось множество панагий — как «малых» личных, так и архиерейских. Обычно эти панагии хранились «без движения», и поэтому их нередко использовали как «материал» для создания новых произведений церковного искусства. Например, две панагии были интегрированы в индитию 1795 года (илл. 31); камеи из средневековых панагий были укреплены на митры, встроены в цату, дискос и другие церковные предметы. Митрополит Филарет Дроздов в 1840 году пожертвовал свою панагию (илл. 32) для изготовления нового оклада Евангелия, предложив: «Думаю, что не нужно ничего более, как одеть оное в бархат и на бархат положить сей образ, или, если угодно, панагию».

Панагии также часто служили подарками. Например, в 1807 году московский митрополит Платон Левшин подарил золотую панагию (илл. 33) с изображениями апостолов Петра и Павла своему викарию архиепископу Августину Виноградскому. Эта панагия перешла в наследство племяннице архиепископа, Александре Матвеевне, супруге священника Даниила Соловьева, которая впоследствии передала её в ризницу Свято-Троицкой Сергиевой Лавры в память о двух иерархах.

Драгоценные архиерейские знаки использовались и в благотворительных целях. Например, по завещанию архиепископа Ярославского и Ростовского Нила, средства от продажи двух его панагий и собольей шубы должны были быть направлены на помощь нуждающимся. Одна из этих панагий, украшенная алмазами, была подарена архиерею в день коронации императора Александра Николаевича в 1856 году.

В последней Описи Троице-Сергиевой Лавры 1908 года были перечислены 144 панагии, включавшие архиерейские панагии (илл. 1, 34, 35), личные панагии-образки как духовных, так и светских лиц, а также средневековые нагрудные иконки и складеньки, воспринимаемые в начале XX века как панагии. В 1920—1930-х годах из этих предметов 9 наиболее ценностей были изъяты в Гохран, 4 переданы в Оружейную палату Московского Кремля, 3 — в Третьяковскую галерею, а 2 — сданы в антикварные магазины.

В 1928 году директор Сергиевского музея А.Н. Свирин принял предметы, доставленные из Оружейной палаты в 1922 году для оценки их музейной ценности. Среди них была бриллиантовая панагия 1784 года с «самородным» камнем митрополита Платона (илл. 15), признанная художественной ценностью. Панагия с коралловым средником митрополита Филарета (илл. 26) оказалась в более печальном положении: по документам, она была признана пригодной для сдачи в Гохран для замены части камней стразами. В 1923 году она вернулась в музей, где стеклянные вставки заменили 20 бриллиантов в ободке вокруг кораллового средника.

Сегодня сохранившееся до наших дней ризничное собрание панагий Троице-Сергиевой Лавры, насчитывающее более ста предметов, представляет собой уникальную коллекцию. Оно включает в себя как редчайшие драгоценные экземпляры, так и более рядовые предметы. Полная и хронологически последовательная документация позволила впервые рассмотреть видовую общность подвесных панагий и выявить особенности понимания наперсного символа на протяжении пяти столетий.