Судьбы произведений искусства и предметов, которые формируют окружающий нас мир, схожи с человеческими жизнями и могут быть не менее увлекательными, чем подлинные истории людей. Факты и эпизоды, связанные с созданием художественных коллекций, зачастую превращаются в захватывающие эпопеи. Каждый предмет в этих коллекциях обретает свою индивидуальность благодаря тому, что создан был по воле конкретного человека — будь то художник, непосредственный исполнитель, или заказчик. Подобно людям, предметы искусства путешествуют. Но в отличие от людей, они перемещаются не только в пространстве, но и во времени.

Тяжелые катаклизмы, сотрясавшие нашу страну в XX веке, не прошли бесследно для предметов искусства, которые после 1917 года сосредоточились в музейных хранилищах. Политика разграбления музеев в послереволюционные годы и потери военного времени привели к значительным изменениям в этих собраниях как количественно, так и, что особенно трагично, качественно. Эта проблема, ранее известная только специалистам (и то не во всех аспектах), теперь стала достоянием общественности. Открытое отношение к исторической правде, публикации о продаже произведений искусства, зарождающийся российский антикварный рынок, доступность информации о европейских и американских аукционах — все это позволило не только узнать о судьбе некоторых считавшихся утраченными произведений искусства, но и вернуть их на родину. Яркие примеры таких сенсационных возвращений включают флорентийскую мозаику «Обоняние и осязание» из Янтарной комнаты в Екатерининском дворце в Царском Селе, а также знаменитые пасхальные яйца К. Фаберже, которые можно было увидеть на выставках в российских городах.

С каждым годом расширяется список сведений о предметах, некогда украшавших пригородные дворцы, которые сегодня возвращаются на свои исторические места. Кажется, наступило время «собирать камни».

В этой блоговой публикации мы расскажем о нескольких эпизодах из биографии царскосельских дворцов-музеев, пострадавших в результате послереволюционных продаж и утрат военных лет. Оккупированные во время войны пригороды Ленинграда — Петергоф, Павловск, Гатчина и Царское Село — несмотря на все усилия музейных сотрудников, утратили более половины своих коллекций, которые столетиями собирались коронованными владельцами. Судьба собрания одного из них, Александровского дворца, построенного по проекту Джакомо Кварнеги в 1792—1796 годах как свадебный подарок императрицы Екатерины II её любимому внуку, Великому князю Александру Павловичу, будущему императору Александру I, выглядит особенно трагичной даже на фоне других императорских коллекций.

Разорение дворца началось еще в 1918 году, а в 1930-е годы наиболее ценные предметы были переданы в музеи Москвы и Ленинграда, а многое распродано на торгах прямо в Детском Селе. То, что осталось от коллекции до начала войны, было утрачено во время Великой Отечественной войны, и масштабы этих потерь поразительны. Экспонаты из Александровского дворца почти не были эвакуированы, поскольку искусство эпохи историзма и модерна не считалось тогда особо ценным. Дополнительным фактором, усугубившим ситуацию, стало то, что многие из этих предметов принадлежали последним Романовым.

Этот факт во многом определил и дальнейшую судьбу самого дворца: до сих пор он не получил полноценного музейного статуса. Сохранившиеся в эвакуации предметы постепенно распределили по разным музеям, причем основная часть находится в фондах музея-заповедника «Павловск».

Однако многие экспонаты, которые находились в Александровском дворце при его последних владельцах и оставались там в годы войны, не исчезли безвозвратно. Время от времени появляются сведения о предметах с дворцовыми номерами АД, которые позволяют идентифицировать их по музейным описям.

Инвентарные описи — ключевые документы для любой коллекции. В императорских дворцах учет имущества начинали вести еще в XVIII веке, за что отвечали комнатные смотрители — гардемебли, на которых возлагалась ответственность за сохранность убранства помещений. Полные инвентари всех императорских владений были составлены в 1860-х годах, и номерам, внесенным в эти книги, соответствовала маркировка на предметах, нанесенная масляной краской или на специальных бумажных этикетках. Эти атрибуты помогают определить принадлежность предметов той или иной дворцовой коллекции. Однако, парадоксальным образом, они же становятся препятствием для возвращения произведений искусства в их исторические дома, так как дворцовое происхождение, даже без уточнения топографических деталей, значительно увеличивает их стоимость на аукционах, делая их приобретение практически невозможным для музеев.

В Царском Селе, как и в других пригородных резиденциях, полная инвентаризация проводилась несколько раз: в 1860-х годах, в 1917–1918 годах и в 1938–1940 годах. Стоит отметить, что осознавая важность документирования последних страниц жизни империи, к составлению полных описях Александровского дворца приступили уже в августе 1917 года, вскоре после того, как семья Николая II покинула свой дом. В течение двух лет были не только составлены описи всего дворцового имущества, но также проведена фотофиксация интерьеров и подготовлены экспликации — детальные планы расположения картин, мебели в интерьерах и предметов на рабочих столах.

Благодаря сохранности первой и последней описи, стало возможным идентифицировать некоторые предметы из исторической коллекции Александровского дворца, которые появились на петербургском антикварном рынке. При финансовой поддержке фонда «St. Petersburg Collection» эти предметы были возвращены обратно во дворец. История этих возвращений разворачивалась постепенно, но с каждым годом приобретала все больший размах.

Возвращение утраченных предметов началось в 1999 году, когда музею предложили приобрести картину с изображением двух гусаров, имевшую инвентарный номер, относящийся к императорской живописной коллекции. На ташке одного из гусаров можно было отчетливо разглядеть вензель прусского короля Фридриха Вильгельма IV «FW IV». Эти детали указывали на то, что картина имела отношение как к российским императорским владельцам, так и к прусскому королевскому дому. Великий князь Николай Павлович породнился с прусским королевским домом, женившись на немецкой принцессе Шарлотте, которая после принятия православия стала известна как Александра Федоровна.

Исследования архивных документов подтвердили, что эта картина действительно происходила из Александровского дворца и ранее принадлежала личной коллекции Николая I. В описях дворца она была упомянута как работа художника Вика под названием «Два прусских гусара, перепрыгивающие через плетень». Точные обстоятельства появления этой картины в царскосельском дворце неизвестны, но существует предположение, что она могла быть подарком русскому императору от брата Александры Федоровны, прусского короля Фридриха Вильгельма IV. Обмен подобными подарками был обычным делом среди коронованных особ и укреплял династические связи между ними.

Музейщики отмечают, что предметы искусства «ходят парами», а теперь они стали возвращаться целыми группами. Через год после возвращения картины художника Вика, принадлежавшей Николаю I, во дворец вернулись и часы, которые когда-то находились в покоях его супруги, императрицы Александры Федоровны. Эти каминные часы, выполненные в корпусе из красного дерева и идентифицированные по сохранившимся дворцовым номерам, начали новый отсчет времени в залах Александровского дворца. Вероятно, эти часы, как и картина, были проданы из дворца в 1930-е годы.

В том же предвоенном десятилетии на распродажах у стен Александровского дворца (о чем свидетельствуют очевидцы) был продан дубовый ящик для дров, приобретенный в музейные фонды из частных рук несколько лет ранее. Хотя этот бытовой предмет сегодня встречается редко, его дворцовая маркировка делает его особенно ценным. Этот ящик сегодня находится в Приемной Николая II, оформленной дубовыми панелями и камином с дубовой облицовкой.

Ещё один приятный эпизод связан с неожиданным находком в петербургском антикварном магазине: стул из Полукруглого зала Александровского дворца. Этот парадный зал, расположенный в центре садовой анфилады и сохранивший отделку конца XVIII века, стал знамените тем, что здесь семья Николая II провела последние часы перед отправкой в Тобольск в ночь на 1 августа 1917 года. В начале XX века зал использовался для воскресных завтраков с большим количеством гостей или просмотров кинофильмов, которые очень любили дети.

Убранство зала в то время, запечатлённое на фотографиях, включало консольные столы конца XVIII века с нарядными вазами и канделябрами, стулья, изготовленные по рисункам придворного архитектора С.Данини, и живописные полотна К.Айвазовского на стенах. Стулья появились здесь в 1909 году, когда архитектор предложил государыне два эскиза, из которых Александра Фёдоровна выбрала один для исполнения. Этот эскиз, отмеченный красным крестом, был наиболее интересным и соответствовал неоампирной стилистике, популярной в 1910-х годах. 48 стульев, покрытых белой краской и украшенных позолоченным ампирным декором, были изготовлены на фабрике придворного поставщика Ф. Мельцера.

Теперь, вместе с семью сохранившимися в эвакуации предметами из этого гарнитура, в восстановленный интерьер вернётся ещё один стул, переживший войну и обнаруженный в 2004 году в Петербурге.

Отдельного рассказа заслуживает история возвращения в Царское Село трёх акварелей, которые украшали стены Туалетной (Мавританской) императора Николая II в Александровском дворце.

Две из этих акварелей созданы дворцовым хроникером М. Зичей (1827—1906), который запечатлел официальные события при трёх императорах: Александре II, Александре III и Николае II. В небольших акварелях (11,0x7,5 см), выполненных в 1897 году, художник изобразил моменты из частной жизни последнего русского царя. Одна из акварелей изображает прогулку по парку с Александрой Федоровной, а на другой — императорскую чету у дерева, на котором Александр III вырезал букву «А». На акварели сохранилась надпись: «В 1892 году в сентябре месяце государь император Александр III во время охоты отдыхая под этим деревом собственноручно изволил вырезать букву А».

Третья акварель — «Голубой будуар в доме графа Бреверн де ла Гарди» — принадлежит кисти Г. Кумминга и изображает один из интерьеров графского дома в Гапсале. В конце XIX века Гапсаль, известный своими грязелечебницами, привлекал множество жителей Северной столицы. Здесь часто отдыхала семья Великого князя Владимира Александровича, дяди Николая II, которая останавливалась в доме, «любезно предоставленном в наше распоряжение двумя очень милыми старыми девами графинями Бреверн де ла Гарди, которые иногда навещали нас». Вероятно, в память о посещении водолечебницы и была создана эта акварель, занявшая место в личных апартаментах коронованного хозяина. В таких местах, как и в других личных апартаментах императорской семьи, было множество подобных сувениров.

Сохранившиеся номера и подписи на акварелях подтверждают, что до 1941 года они находились в Туалетной Николая II, что зафиксировано не только в предвоенной музейной описи, но и в каталоге В.И. Яковлева «Александровский дворец-музей в Детском Селе. Убранство. Вместо каталога», изданном в 1928 году.

Во время войны акварели Зичи и Кумминга не были эвакуированы и считались утраченными. Однако несколько лет назад было установлено, что они сохранились, и мы узнали их послевоенную судьбу. В первые месяцы оккупации Пушкина немецкий офицер, чье имя осталось неизвестным, забрал акварели из дворца, где они продолжали висеть на стене. Эти работы были с ним на протяжении всей войны, а в 1946 году он передал их герцогу Константину Лейхтенбергскому, жившему тогда в Баварии. Офицер объяснил свой поступок тем, что возвращает имущество дворца «как русскому и имеющему отношение к Дому Романовых», утверждая, что забрал картины, чтобы «не дать им погибнуть» (что, по сути, действительно спасло их).

После смерти герцога картины перешли к его дочери Ксении К. Граббе (герцогине Лейхтенбергской), которая ныне проживает в США. В 2003 году чета Граббе вернула акварели в Царскосельский музей.

Маленькие фиксационные зарисовки, помимо дворцовых и музейных номеров, сохранили владельческие знаки — вензель под короной и номер частного собрания Николая II. Эти элементы, в сочетании с оригинальными рамами и «родным» паспарту, придают акварелям особую историческую ценность. Хотя художественный смысл этих акварелей не велик и в шутку можно было бы рассмотреть вариант экспонирования их с тыльной стороны, демонстрируя владельческие знаки, сама история их возвращения крайне радует. Факт их «долгой дороги домой» удивителен, а акт дарения имеет для нас особое значение.

Да, вещи из дворцовых собраний начали возвращаться. Даже если информация о предметах, проданных в 1930-е годы или исчезнувших во время войны, фиксирует лишь их физическое существование, а возвращение в родные места пока не предвидится, мы радуемся тому, что они где-то сохранились, что их жизнь продолжается. В такие моменты невольно вспоминается граф В.П. Зубов, хранитель Гатчинского дворца, который в 1917—1918 годах дважды воспротивился эвакуации коллекции в Москву, утверждая, что предпочитает «видеть художественные ценности в целости в неприятельских музеях, чем погибшими на русских железных дорогах с их расстроенным транспортом».

И мы понимаем коллегу по музейному делу из далекого 1918 года: искусство существует в пространстве, принадлежащем всем, кто его ценит, независимо от места и времени пребывания. Безусловно, лишь в своей исторической среде, в задуманном или сложившемся контексте памятник приобретает особое значение и может раскрыть скрытый смысл своего появления или бытования. Однако, в конечном счете, неважно, где находится конкретное произведение, важно, чтобы оно сохранялось и оставалось доступным для будущих поколений.

Мы знаем, например, что в Швейцарии находятся два уникальных столика из комнат Екатерины II, проданных в 1931 году в Берлине на аукционе Лепке. В декабре 2005 года они вновь появились на аукционе и были приобретены в частную коллекцию. Два года назад в Стокгольме выставлялся на продажу шкаф-шифоньер 1770-х годов из довоенного царскосельского собрания. Оставленный в 1941 году в музее, он, как выясняется, не погиб, а был вывезен оккупантами и теперь принадлежит тем, кто документально подтверждает его законное приобретение. Вернуть предмет можно лишь выкупив его.

Но в этой истории есть и отрадные моменты. Совсем недавно музей получил в дар стул русской работы конца XVIII века, имеющий царскосельские номера, в том числе и первую дворцовую инвентарную этикетку 1860-х годов. Сохранившаяся маркировка позволила без труда определить его довоенное местонахождение: стул входил в убранство Картинного зала — одного из парадных интерьеров дворца, созданного Ф.-Б. Растрелли.

Традиционный по формам и отделке экземпляр представлял интерес не только как элемент исторической коллекции, но и как образец русской мебели своего времени. Его история фиксируется с середины XIX века, что является важным для специалистов, поскольку в конце XIX века подобные стулья часто копировались для многих петербургских дворцов. Поэтому сегодня, после многочисленных поновлений и реставраций, бывает сложно отличить предмет прошлого столетия от его прототипа екатерининского времени. Этот экземпляр становится эталоном, что в глазах специалистов повышает его историческую ценность.

В московском антикварном салоне «Русская усадьба» музей приобрел кресло из комнат Александра II в Екатерининском дворце и в подарок получил стул из того же гарнитура. Эти предметы, оставленные в музейных залах во время войны, к счастью, не погибли в годы оккупации и вскоре займут свое место на половине императора.

Хотелось бы, чтобы таких отрадных историй с годами становилось все больше, и чтобы предметы возвращались туда, где начиналась их биография...